[imp-ch-r]

В среду мне захотелось химии.
Горячего бульона из кубика, вспомнились студенческие годы или я просто замерз и проголодался — не важно...
Важно то, что уже суббота, а у меня до сих пор вкус этого бульона на губах.
В общем, отстой, да.

А покидайте безумных ДАшных пейрингов, хочу размяться на однострочниках.

Логейн/Винн, G, для  Stregoika

Людей объединяет много - общее прошлое, общие мечты. Кого-то объединяет любовь. Кого-то ненависть. Бывшего тейрна и старшую чародейку могла бы объединить повязка с исцеляющей мазью, которую двадцать лет назад юная ученица Круга наложила рыцарю, обожженному при штурме огненной вспышкой. Но рыцарь был взбешён предательством орлессианского чародея Рамийе и неразумностью своего сюзерена, а ученица была напугана до смерти бойней между храмовниками цитадели Кинлох и солдатами короны, и этим двоим оказалось как-то не до повязки.

Бетани/Петрис, для  ЗелёныйАнгел
G, преполитический фемслеш


Петрис зажигает свечи, собирает с поставцев огарки. Сегодня её очередь дежурить, но она старается не приближаться к коленопреклонённой фигуре в облачении цвета морской волны. Но время литургии приближается, не оставляя выбора.
— Мать Петрис?
— Сестра, — без особого удовольствия поправляет она волшебницу.
— Простите, я не знала. Гаррет писал мне, что вы получили сан…
— Не будем об этом.

Петрис быстро выбирает готовые потухнуть свечи, хочет уйти, не смотреть на Бетани, не вспоминать о прошлом.
— Мне жаль, что так вышло. Я никогда не любила кунари и мне жаль, что тогда мы не нашли общий язык.
Петрис резко оборачивается, ожидая увидеть насмешку в глазах Бетани. Расслабляется.
— Мне тоже... Жаль.

Остывающий воск греет пальцы, липнет, принимает податливо форму. И не дает покоя мысль, что ещё не всё потеряно.


Демон желания/Коннор, G, для  БацЫла

Зов был тихий, робкий, еле не заметный, вызывал любопытство. Маленький огонёк, только-только раскрывшийся, свежий, сладко пахнувший неуверенностью и слабостью.
— Чего ты хочешь маленький человек? Власти, богатств, славы? Может быть знаний?
Маленький человечек рассеянно смотрел сквозь неё, его желания были как царства Тени, изменчивы, перетекали одно в другое.
Он не замечал её присутствие, обрывал ниточки сети, которой она пыталась его опутать. Безплодная забава, столь привычная – вторгаться в сны, наблюдать, пытать понять.

Тревога. Она оглушала, звучала симфонией, многоголосым хором.
Маленький огонёк перестал быть маленьким, он светил ярко, ослепляя, требуя, предлагая, приглашая.
— Теперь ты знаешь, чего хочешь, маленький человек, верно?
«Да»
— Расскажи мне о них, маленький человек, и я их исполню. А потом мы поиграем.


Орсино/Меррилль, G, для Somniary

Стоило только отвернуться к окну, как спутница Хоука, эльфийка с причудливо татуированным лицом, прилипла к стеллажу с гримуарами.
— Маргаритка, не трогай чужие книги.
— Разве они могут принадлежать кому-то одному? — возражает она.

Маргаритка — это прозвище идеально подходит для эльфийки, считает Орсино. Хрупкая, маленькая, с прядками волос, торчащими в разные стороны, словно лепестки. Он смотрит на неё, увлеченно листающую бесценный том «Свершения воли», и невольно улыбается.
— Не стоит смотреть на эти картинки, дитя, у тебя заболит голова.
— Ой, действительно, — смущенно краснеет Меррилль в ответ, делает защитный пасс. Схема на странице, начертанная драконьей кровью, на мгновение вспыхивает, Орсино дергается синхронно с Хоуком, но дверь плотно закрыта, и можно не беспокоиться о дежурящих в коридоре храмовниках.

— Простите, — виновато лепечет Меррилль, — я опять сделала глупость?
— Не глупость, но читать гримуары здесь несколько опрометчиво, — говорит Орсино,одним поводом для волнения меньше — Защитник точно не будет плясать под дудку Мередит.

Орсино посылает книги Мерриль, копии, иногда оригиналы. Следит за её упорным исследованием эльфийского наследия. Иногда приглашает её к себе, вместе с Хоуком, разумеется. Чародей ловит глазами каждую робкую улыбку Меррилль, и слушая выводы, понимает, что хочет попробовать эту улыбку на вкус.

Фарен Броска/Мать для  Loreley Lee,
Как минимум R, пейринг предпологает

Матка, туша, срань, дерьмодемон — у Фарена Броски было много имен для чудовищ, порождающий ползучих тварей — в зависимости от того, кто находился рядом.
Разбить о гладкую, покрытую рыхлыми складками плоти флягу с янтарной воспламеняющейся жидкостью; высечь искру, ударив клинком о клинок — это было лучшим развлечением для него. Подожжённые твари выли, беспорядочно хлестая отростками-щупальцами, давая возможность подобраться незамеченным, запрыгнуть на обугленную спину и вонзить клинки в мозг.

Мать была другой.
Фарен не смог отвести взгляд, он не услышал ни криков, и шума боя.

Её волосы, черные, влажные от испарений, лежащие гладкой блестящей лентой. Лицо, так не похожее на лица гномок, с резко выступающими скулами, лаская которые Фарен остро жалел, что так и не обучился резьбе по камню...
Он с трудом сделал шаг...
Её груди, большие, тяжёлые, которые так приятно было стискивать и забрать в рот оба аккуратных соска...
Шаг.
Её плечи, пусть и некрасиво узкие и угловатые, тонкие запястья с хрупкими пальцами, которые страшно сломать прикосновением. Которые так приятно целовать, ощущая под губами тонкую, почти прозрачную, кожу.
Ещё.
Её волшебство, прекрасное в своей силе, сметающей со своего пути все живое, чуждое, пугающее и безмерно восхищающее.

Он шел к Матери, с трудом переставляя ноги, не отрывая взгляда от её горящих яростью глаз, не замечая спеленутых щупальцами путников.
Рука невольно легла на флягу с водой, желание смочить ткань и провести по этому лицу, смывая пятна скверны, было невыносимым.
Он подошёл к ней, такой неприятно высокой, задирая голову больше привычного, когда её лицо перечеркнула трещина, и оно лопнуло пополам, открывая изуродованный скверной череп.
Щелкнул металлический футляр, фляга привычно скользнула в руку.
— Ты не она, — покачав головой, сказал Фарен. — Ты не она.


Ещё Демон желания/Коннор, PG-13 за налёт эротики.

Коннор растет не по дням, а по часам.
Он всё больше проводит времени в бане, дожидаясь, когда останется в одиночестве; все чаще во сне видит тела. Всегда разные – стройные или полные манящих изгибов, загорелые, светлые, гладкие или покрытые золотистым пушком, но всегда вызывающие истому. Ему стыдно и сладко трогать себя, он всё чаще — и лучше — ублажает сам себя, изнывая от тоски по ласке.
Он читает книги, чтобы отвлечься, запоем, глотает одну за другой. Иногда во сне Коннору приходят озарения, которые утром почти не вспомнить, и тогда мечты о поцелуях отступают. Он с отчаяньем штудирует пыльные тома, в надежде поймать ускользающую догадку, сути которой он не помнит. Обкладывается словарями и, чихая, переводит вязь с выцветших страниц на современный язык, отыскивая возможную ошибку.
Он не любит окружающих его учеников — они только недавно отучились ковыряться в носу и лезть пальцами в тарелку, он елё удерживается от желания демонстративно повернуться к ним спиной. Ученики отвечают ему тем же, но Коннору плевать. Он чувствует, что он — особенный.

Она выжидает. Она находится на безопасном расстоянии от своего мага, так, чтобы иметь возможность отогнать от него глупую мелочевку и не привлечь к нему внимание более могущественных демонов. Она касается его разума во сне, опытно, осторожно.
Она не торопится.
Пусть пока юных маг грезит о телах, покрытых не фиолетовой, но бронзовой или белой кожей, пусть распалит свою жажду знаний.
Она подождет.
И когда Коннор созреет, она заберёт своё.